Маленький мифо-заклад - Страница 40

— Вот забавно, а я как раз надеялся, что твое везение такое же скверное, как твои шутки.

Я не хотел его оскорблять. Эти слова просто как-то сорвались у меня с языка, прежде чем я смог из остановить.

Лицо Малыша застыло.

Я желал, чтобы кто-нибудь там чего-то сказал и сменил тему, но зал отозвался мертвой тишиной.

Внезапно мой противник откинул голову и от души расхохотался.

— Мне это нравится! — провозгласил он. — Знаешь, ни у кого больше никогда не хватало храбрости сказать мне, что мои шутки дурно пахнут. Я начинаю понимать, откуда у тебя взялась смелость принять мой маленький вызов.

Зал ожил, все разом принялись болтать и смеяться. Я почувствовал себя так, словно только что прошел своего рода обряд посвящения. На меня нахлынула волна облегчения, но к нему примешивалось еще кое-что. Я обнаружил, что Малыш мне нравится. Молодой или нет, он определенно не был тем букой, какого я ожидал.

— Спасибо, Малыш, — тихо поблагодарил я, воспользовавшись прикрывающим шумом. — Должен признаться, я ценю умеющих посмеяться над собой. Мне так часто самому приходится это делать.

— Это точно верно, — шепнул он в ответ, оглядываясь удостовериться, что никто не слушает. — Если не будешь следить за собой, вся эта слава может вскружить голову. Слушай, ты не хочешь выпить или еще чего-нибудь, прежде чем мы начнем?

— Уж этого-то наверняка не хочу, — рассмеялся я. — Я хочу иметь ясную голову, когда мы вступим в бой.

— Как угодно, — пожал плечами он.

И прежде чем я успел еще чего-то сказать, он повернулся к толпе и снова повысил голос.

— Нельзя ли потише? — проревел он. — Мы тут собираемся сыграть в карты!

Словно по волшебству шум прекратился, и все глаза снова обратились в нашу сторону.

Я вдруг пожалел, что не согласился выпить.

ГЛАВА 18

Кинь судьбу свою ветрам.
Л. Бернстайн

Стол нас ждал. У него стояло только два стула, а перед каждым из них — аккуратные стопки фишек.

Я пережил внезапный миг страха, сообразив, что не знаю, какой стул стоит лицом к югу, но Ааз пришел мне на выручку. Выскочив из толпы, он отодвинул стул и поддержал его, давая мне сесть. Для толпы это выглядело, словно вежливый жест, но мои друзья знали, что я опасно близко подошел к изменению правил, которые с таким трудом пытался запомнить.

— Карты! — приказал Малыш, протягивая руку, когда опустился на стул напротив меня.

В его руке материализовалась новенькая колода. Он изучил ее, словно бокал с вином, поднося к свету удостовериться, что обертка цела, и даже нюхая печать, удостоверяясь, что фабричный клей тот самый.

Удовлетворенный, он предложил колоду мне. Я улыбнулся и развел руки, показывая, что я удовлетворен. Я хочу сказать, черт возьми! Если он не нашел ничего неверного, то уж я-то наверняка не замечу какого-то шулерства.

Однако мой жест, казалось, произвел на него впечатление, и он, прежде чем вскрыть колоду, отвесил мне легкий поклон. Как только карты были извлечены из футляра, его короткие и толстые пальцы, казалось, зажили самостоятельной жизнью. Быстрыми движениями они извлекли джокеров и отбросили их в сторону, а затем принялись снимать с колоды по две карты, одну сверху и одну снизу.

Наблюдая за этим процессом, я начал понимать, почему его рукопожатие было таким мягким. Несмотря на свою величину, приступив к своей задаче, его пальцы сделались изящными, тонкими и чувствительными. Эти руки принадлежали отнюдь не чернорабочему и даже не боксеру. Они существовали для выполнения только одной работы — обращения с колодами карт.

Теперь колода была вчерне перемешана. Малыш сгреб кучу карт, подровнял их, а затем несколько раз быстро перетасовал их. Движения его были такими точными, что ему даже не пришлось снова подравнивать колоду, когда он закончил… он просто поставил ее на центр стола.

— Тянем, кому сдавать? — спросил он.

Я повторил свой прежний жест.

— Будь моим гостем.

Даже это, кажется, произвело впечатление на Малыша… и толпу. По залу прокатилась рябь шепотков, когда обсуждались плюсы и минусы моего шага. Правда же заключалась в том, что, понаблюдав, как обращается с колодой Малыш, я стеснялся показать собственное отсутствие умения.

Он протянул руку к колоде, и карты снова ожили. С гипнотическим ритмом он принялся сдвигать колоду и перетасовывать карты, не переставая пристально глядеть на меня немигающими глазами. Я знал, что мне давят на психику, но был бессилен бороться с воздействием этого.

— Для захода, скажем, по тысяче?

— Давай, скажем, по пять тысяч, — отпарировал я.

Ритм сбился. Малыш понял, что обдернулся, и быстрым движением прикрыл это. Оставив на миг карты, он протянул руку к своим фишкам.

— Пусть будет по пять тысяч, — согласился он, кидая пригоршню в центр стола. — И… мой фирменный знак.

И за фишками в банк последовало небольшое белое облачко дыхания мятой.

Я отсчитал собственные фишки, когда мне кое-что пришло в голову.

— Сколько это стоит? — спросил я, показывая на мяту.

Это удивило моего противника.

— Что? Мята? Один медяк пачка. Но тебе незачем…

Не успел он договорить, как я добавил к своим фишкам мелкую монету, толкнул их в центр стола, схватил его мяту и сунул ее в рот.

На этот раз публика действительно ахнула, прежде чем впасть в молчание. Несколько мгновений в зале не слышалось ни одного звука, кроме хрустящей у меня на зубах мяты. Я чуть не пожалел о своем дерзком шаге. Мята оказалась невероятно крепкой.

Наконец Малыш усмехнулся.

— Понимаю. Хочешь съесть мое везение, да? Хорошо. Очень хорошо. Однако ты обнаружишь, что для того, чтоб поколебать мою игру, требуется нечто большее.